Не биполяр_очка, а вы_е_бо_ны.
Ну собственно, и всё.

Нет, ты не понимаешь. Так надо.
Надо смеяться, шутить тупые шутки, много жестикулировать, носить кольца, браслеты, кулоны, заговаривать с незнакомцами в метро, в магазинах, на улицах, вести себя, как любвеобильная блядь, а на деле влюбиться в друга детства (пиздец плохая идея), рассматривать его фото перед сном, при встрече мягчеть, раскрывать глаза, просить сигарету и брать из пальцев, хлебать алкоголь из стаканов и говорить, говорить невпопад.

Надо гладить уличных котов, собак, людей, ходить по бордюрам, обочинам, танцевать под Мадонну, покупать пионы, груши, краски, журналы, книги, собирать доску желаний, кататься на аттракционах, купаться в фонтане, учиться говорить по-итальянски, французски, испански, жонглировать, ездить на велосипеде, играть на гитаре, готовить паэлью, вязать, водить машину, рисовать, танцевать танго и ничего толком не уметь.

Надо заламывать руки, орать, бросать в стену чайные чашки, как вы меня достали, страдать, прыгать с балкона, резать вены, лежать на полу, лежать в холодной воде, не есть, не спать, не дышать, не жить, уезжать навсегда, бояться, плакать тайком, до крови отхаркивать кашель, хотеть заботы, хотеть объятий и молчать в подушку.

На выходе кто-то из тупых кузенов сказал Жене, что на улице как бы уже 2024-й и если хочешь заявить о своих нетрадиционных взглядах, необязательно одеваться, как блядь, можно же просто написать в Твиттер, в ответ на что Женя ласковым жестом предложил кузену пойти на известный орган, послал воздушный поцелуй  блестящими губами и вышел из дома походкой кинодивы девяностых, сидящей кокаине. К слову, на нём был роскошный розовый пиджак.

(подвески, цепочки, кольца, улыбочки, белая футболка, белые брюки, блёстки на ресницах, ну ангел небесный, сами вы бляди)

Тусовка была дома у Зои — бесячей дурочки с первой парты. Кто-то должен был объяснить этой девочке, что тут не пятый сезон «Элиты», а гавнёвая старшая школа в ебенях, и необязательно выпрямлять волосы и надевать мини-юбку всякий раз, когда выходишь из дома, как будто Тайра Бэнкс сейчас спрыгнет с вертолёта и пригласит тебя в шоу «Топ-модель по-американски». Нужно было прихватить с собой тупого кузена.

(хочешь переспать с чужим лучшим другом, необязательно вешать на него сиськи, Зои, можно же написать в Твиттер)

К несчастью, Шевроле уже был под завязку: Дайан, Кимберли, Тасс, Спенсер, Люси, ящик шампанского — можно было бы пихнуть кузена в багажник, но там лежали ананасы и гитара. Да и никто из родни не был никогда настолько обдолбан, чтобы сесть к Жене в машину, а вот ребята, успевшие в пути раскурить косячок и откупорить одну бутылку, — очень даже да. Они как раз обсуждали, что жить до двадцати семи уже не в тренде, другое дело — сдохнуть в семнадцать, размазавшись по асфальту, чтобы потом проезжие тачки растащили тебя по всему миру, да, Джин?

Джином Женя был для друзей — милый мальчик, конфетка, золотце. Он как раз заехал на газон к Зои, Шевроле подпрыгнул, кому-то плеснуло в нос из бутылки, бля-а-адь, ну как всегда, кто-то истерично хохотал.

— Зои! Муа-муа, какие ножки!

(а девственность уже тоже не в тренде?)

— Джин, сладкий, роскошно выглядишь! Сегодня я уже пьяна, но завтра убью тебя за испорченный газон, ах-ха-ха.

— Зои, крошка, ты не сможешь без меня жить! А Тейт уже здесь?

Тейта не было. Тейт мог себе позволить явиться после всех, привлечь внимание к своим розовым щёчкам в-точь в тот момент, когда о нём внезапно зашёл разговор, когда уже были порезаны ананасы, выпито сколько-то до головокружения, и Джин лежал на коленках у Дайан, балдел от её пальцев в волосах и рассказывал, как ей непременно пора уже подкатить к Тассу.

— А если он и так не клюнет, то, может, стоит попробовать мне?

И тут эта дурочка Зои всё испортила.

— Ой, а я, — сказала она не ртом даже, а всем своим ошалелым декольте, — сегодня хочу соблазнить Тейта.

— Тейта?

Джину стало неудобно лежать, коленки у Дайан одеревенели, и чем она там, спрашивается, копалась у него в волосах, граблями, что ли? Он сел. Комната сделала круг, словно карусель с лошадками, и остановилась. Тут его и увидел. Стоял весь такой… такой… улыбался.

— Хочешь, прямо сейчас начать, Зои, или я могу сначала поздороваться?

Она закатила глаза.

— Пойду поправлю причёску.

Правильно, пойди. Склей её уже клеем, чтобы не приходилось постоянно поправлять. Джин проследил за тем, как Зои прошла рядом с Тейтом, что-то надышала ему на ухо, потеревшись о него сиськами, и скрылась.

Джин вздохнул и ослаб, погасли улыбочки, блёстки, осталось только мягкое нутро. Подошёл, раскрыв глаза, губы, не дыша. Только для Тейта он был Джинни — нежная кошечка с мягкими ушками. А хочешь, я тебе по-русски почитаю Есенина, я  не знаю, о чём там, но это очень красиво.

— Привет. Ты как?

Заглянуть в глаза, прикоснуться, потрогать, пожать ладонь, плечо.

— Новая рубашка?

Поправить воротник.

— Слушай, у тебя есть сигареты? Давай выйдем на пять минут.

И уже во дворе, где тише, где воздуха до самых облаков, а всё равно мало, подойти ближе, на расстояние сигареты, почувствовать тепло, вдохнуть, помолчать, нехотя отшагнуть и выдохнуть вверх струю дыма. Спросить обычным будничным тоном:

— Оценил, как Зои для тебя нарядилась? Она тебе вообще нравится? Если хочешь — уйдём. Скажу, что у тебя кровь из носа пошла от перевозбуждения.

(скажи, скажи, скажи, что хочешь)

визуал

Ютюбчик, а ещё есть последняя серия Шестнадцать+, весь визуал и немного драмы оттуда.

Хочу поиграть: Вот это чудовище. Внешность: Марк Эйдельштейн.

Не биполяр_очка, а вы_е_бо_ны.
Ну собственно, и всё.

Нет, ты не понимаешь. Так надо.
Надо смеяться, шутить тупые шутки, много жестикулировать, носить кольца, браслеты, кулоны, заговаривать с незнакомцами в метро, в магазинах, на улицах, вести себя, как любвеобильная блядь, а на деле влюбиться в друга детства (пиздец плохая идея), рассматривать его фото перед сном, при встрече мягчеть, раскрывать глаза, просить сигарету и брать из пальцев, хлебать алкоголь из стаканов и говорить, говорить невпопад.

Надо гладить уличных котов, собак, людей, ходить по бордюрам, обочинам, танцевать под Мадонну, покупать пионы, груши, краски, журналы, книги, собирать доску желаний, кататься на аттракционах, купаться в фонтане, учиться говорить по-итальянски, французски, испански, жонглировать, ездить на велосипеде, играть на гитаре, готовить паэлью, вязать, водить машину, рисовать, танцевать танго и ничего толком не уметь.

Надо заламывать руки, орать, бросать в стену чайные чашки, как вы меня достали, страдать, прыгать с балкона, резать вены, лежать на полу, лежать в холодной воде, не есть, не спать, не дышать, не жить, уезжать навсегда, бояться, плакать тайком, до крови отхаркивать кашель, хотеть заботы, хотеть объятий и молчать в подушку.

Мне нужен: По внешности. Мне очень нравится мальчик справа на гифке, его зовут Илларион Маров, и вообще руреальные лица (Федя Федотов, Тёма Кошман), но я не настаиваю, главное, чтобы ты был щеночек и мы смотрелись супер кайф ✨

Знаю твои розовые щёчки с первого класса. С девятого курю с тобой за гаражами (лишь бы с тобой, лишь бы вдвоём), учу мешать дешманское шампанское с ликёром, закусывать шоколадкой, читать стихи, путая слова, нет, ты послушай, нет, подожди, смотрю в глаза, и сердце стучит в тишине, а ты не слышишь, ты не замечаешь, мы тут не пидоры какие-то, вообще-то, у нас тут вечные подъёбы, пацанские пиздострадания, сегодня отдам за тебя что хочешь, завтра пристрелю мудилу, достал уже, послезавтра пристрелю ещё раз, а потом напьюсь и тебя поцелую, и вот тогда ты поймёшь, и с тех пор всегда внутри будет что-то неизлечимо болеть.

Внутренние конфликты, страхи, душная мораль, семья, школа, голоса, тяжёлое молчание, прикосновения в темноте, попытки уйти, вздохи, ты натура нервическая, с размахом, тусовки, трипы, пиво с горла, бить до крови, до хруста, смеяться громче всех, хотеть повеситься.

Я без тебя как-нибудь смогу, буду ходить по обочинам, падать с мостов и окон, говорить с незнакомцами на вокзалах, стрелять сигареты ночью в метро, умываться кровью, я без тебя не знаю зачем, а ты? А если успеешь, если подойдёшь сзади, если за поясом будет Глок, который купил для отчима, если, если, если... спасёшь? Нет, подожди, послушай, а если... убьёшь ради меня?

Визуал

Хочу поиграть: Грустный Регулус, который выжил, но немного сломался (классический мистер Chalamet, sorrynotcorry).

Мне нужен: Мальчик (Harry Gilby).

Ты, конечно, с Хаффлпаффа. Смиренный тихий щеночек с нежным лицом. Грязнокровка. Когда слышишь это слово, молча подёргиваешь плечами — боишься того, что ждёт тебя в новом мире, боишься презрения, и потому избегаешь близостей, целыми днями что-то читаешь, учишь, практикуешь чары и трансфигурацию, бродишь в окрестностях замка, собирая травы.

Однажды в лесу ты находишь котелок, в котором варится зелье, и подходишь ближе, чтобы посмотреть.
— Не двигайся, — слышишь чей-то голос и, вздрогнув, неловко переворачиваешь котелок, в котором оказывается взрывающееся зелье.

Регулус мог бы и не приходить в больничное крыло. Подумаешь, чуть не убил грязнокровку, будет чем повеселить маменьку во время ужина. Но почему-то страшно. И он приходит. Ты, конечно, обещаешь, что никому не расскажешь, хотя он не просит. Тебе больно, и ему как будто бы тоже. Нужно поставить точку, но ты зачем-то просишь взамен позаниматься с тобой зоти или ещё каким-то предметом, с которым у тебя не складывается.

Если уже подпускать кого-то к себе, то точно не Блэка, но ты наивен. Улыбаешься, шутишь, что-то про косметические зелья, которыми хотел скрыть раны, пытаешься заводить разговоры, но постоянно натыкаешься на стену. Сдаешь зоти или что ты там хотел сдать на «превосходно», но ни разу не решаешься поздороваться при других. А потом узнаёшь про метку, и всё распадается на части.

В Лондоне ты живёшь один, но нечасто бываешь дома. Занимаешься поисками пропавших магов или ещё каким-то разъездами. На самом деле, как это всегда и бывает, ищешь сам себя. О том, что однажды снова встретишь Регулуса, ты не думаешь (стараешься не думать). И не веришь глазам, когда видишь его, едва живого, у себя на пороге.

Хочу поиграть: Солнечное нежное cutie patootie, искусствовед, опционально мальчик (Troye Sivan blond) или девочка (Daisy Edgar-Jones, Josefine Pettersen)

Мне нужен: Художник-реставратор и музыкант (Tamino или Fionn Whitehead).

Жизнь Рами — в его мастерской, где всё пропахло краской. Сам он тоже пахнет акварелью, и как бы ни старался, она всегда останется где-нибудь на коже, на одежде, в волосах. Свою работу он любит как никто другой. Встаёт с рассветом, завтракает, а потом спешит сделать самые срочные дела, чтобы после обеда заняться чем-то долгим и кропотливым, а вечером успеть прогуляться по городу.

К работе нельзя прикасаться, если мешают эмоции, но к музыке можно, она успокаивает, поэтому в мастерской у Рами есть гитара и ханг. Ещё есть кот, дерево в кадке и много света.

Но всё это имеет значение ровно до того момента, когда врач говорит Рами, что ему не помогут очки. Что потерю зрения не остановить, но можно предотвратить распространение раковых клеток дальше, для этого глаза придётся заменить на искусственные. Рами не даёт ответа.

Он смотрит на отражение в зеркале и думает, как скоро забудет своё лицо. Его жизнь больше не имеет смысла. В приступе полного бесчувствия Рами берёт нож. Но его прерывает дверной звонок. Он совсем забыл про эту дурацкую встречу.

***

Принесу работу и вино. Возможно, мы случайно переспим, упс. Но это не про любовь с первого взгляда.

Рами успеет отреставрировать последнюю картину до того, как ослепнет полностью.

Он всё-таки попытается покончить с собой.

Слепой Рами начнёт тоньше и глубже слышать музыку и отсюда начнётся заново.

На выходе кто-то из тупых кузенов сказал Жене, что на улице как бы уже 2024-й и если хочешь заявить о своих нетрадиционных взглядах, необязательно одеваться, как блядь, можно же просто написать в Твиттер, в ответ на что Женя ласковым жестом предложил кузену пойти на известный орган, послал воздушный поцелуй  блестящими губами и вышел из дома походкой кинодивы девяностых, сидящей кокаине. К слову, на нём был роскошный розовый пиджак.

(подвески, цепочки, кольца, улыбочки, белая футболка, белые брюки, блёстки на ресницах, ну ангел небесный, сами вы бляди)

Тусовка была дома у Зои — бесячей дурочки с первой парты. Кто-то должен был объяснить этой девочке, что тут не пятый сезон «Элиты», а гавнёвая старшая школа в ебенях, и необязательно выпрямлять волосы и надевать мини-юбку всякий раз, когда выходишь из дома, как будто Тайра Бэнкс сейчас спрыгнет с вертолёта и пригласит тебя в шоу «Топ-модель по-американски». Нужно было прихватить с собой тупого кузена.

(хочешь переспать с чужим лучшим другом, необязательно вешать на него сиськи, Зои, можно же написать в Твиттер)

К несчастью, Шевроле уже был под завязку: Дайан, Кимберли, Тасс, Спенсер, Люси, ящик шампанского — можно было бы пихнуть кузена в багажник, но там лежали ананасы и гитара. Да и никто из родни не был никогда настолько обдолбан, чтобы сесть к Жене в машину, а вот ребята, успевшие в пути раскурить косячок и откупорить одну бутылку, — очень даже да. Они как раз обсуждали, что жить до двадцати семи уже не в тренде, другое дело — сдохнуть в семнадцать, размазавшись по асфальту, чтобы потом проезжие тачки растащили тебя по всему миру, да, Джин?

Джином Женя был для друзей — милый мальчик, конфетка, золотце. Он как раз заехал на газон к Зои, Шевроле подпрыгнул, кому-то плеснуло в нос из бутылки, бля-а-адь, ну как всегда, кто-то истерично хохотал.

— Зои! Муа-муа, какие ножки!

(а девственность уже тоже не в тренде?)

— Джин, сладкий, роскошно выглядишь! Сегодня я уже пьяна, но завтра убью тебя за испорченный газон, ах-ха-ха.

— Зои, крошка, ты не сможешь без меня жить! А Тейт уже здесь?

Тейта не было. Тейт мог себе позволить явиться после всех, привлечь внимание к своим розовым щёчкам в-точь в тот момент, когда о нём внезапно зашёл разговор, когда уже были порезаны ананасы, выпито сколько-то до головокружения, и Джин лежал на коленках у Дайан, балдел от её пальцев в волосах и рассказывал, как ей непременно пора уже подкатить к Тассу.

— А если он и так не клюнет, то, может, стоит попробовать мне?

И тут эта дурочка Зои всё испортила.

— Ой, а я, — сказала она не ртом даже, а всем своим ошалелым декольте, — сегодня хочу соблазнить Тейта.

— Тейта?

Джину стало неудобно лежать, коленки у Дайан одеревенели, и чем она там, спрашивается, копалась у него в волосах, граблями, что ли? Он сел. Комната сделала круг, словно карусель с лошадками, и остановилась. Тут его и увидел. Стоял весь такой… такой… улыбался.

— Хочешь, прямо сейчас начать, Зои, или я могу сначала поздороваться?

Она закатила глаза.

— Пойду поправлю причёску.

Правильно, пойди. Склей её уже клеем, чтобы не приходилось постоянно поправлять. Джин проследил за тем, как Зои прошла рядом с Тейтом, что-то надышала ему на ухо, потеревшись о него сиськами, и скрылась.

Джин вздохнул и ослаб, погасли улыбочки, блёстки, осталось только мягкое нутро. Подошёл, раскрыв глаза, губы, не дыша. Только для Тейта он был Джинни — нежная кошечка с мягкими ушками. А хочешь, я тебе по-русски почитаю Есенина, я  не знаю, о чём там, но это очень красиво.

— Привет. Ты как?

Заглянуть в глаза, прикоснуться, потрогать, пожать ладонь, плечо.

— Новая рубашка?

Поправить воротник.

— Слушай, у тебя есть сигареты? Давай выйдем на пять минут.

И уже во дворе, где тише, где воздуха до самых облаков, а всё равно мало, подойти ближе, на расстояние сигареты, почувствовать тепло, вдохнуть, помолчать, нехотя отшагнуть и выдохнуть вверх струю дыма. Спросить обычным будничным тоном:

— Оценил, как Зои для тебя нарядилась? Она тебе вообще нравится? Если хочешь — уйдём. Скажу, что у тебя кровь из носа пошла от перевозбуждения.

(скажи, скажи, скажи, что хочешь)

Где-то у берега океана в жаркой, густо пропахшей травами и пряностями хижине темнокожая Наинга в красном платье говорила Регулусу, что его душа похожа на морское дно — красивое, полное жизни, но опасное, усыпанное осколками раковин, цветных камней, скелетов и поросшее кораллами. Её английский, смешанный с африканским диалектом, было сложно понимать, но тихий низкий голос вплетался под кожу, звучал внутри, так что языковые барьеры словно стирались.

— Ты боишься своей боли, — говорила Наинга. — Что значит, ты боишься сам себя.

В хижине было почти темно, только горел огонь в медной чаше, разбрасывая узоры из теней по разноцветным тканям на стенах. Чаша стояла на полу перед Наингой, её отполированные пальцы касались пламени, перебирая плоские чёрные ракушки, а яркие синие глаза, казалось, светились, и Регулус, сидевший в тени, смотрел заворожённо. Густой тёмный напиток, которым угостила его Наинга, ещё оставался в его стакане.

В этих местах всё было другим. Другими были люди и другой была их магия, природная, стихийная, не каждый мог вынести её силы, и потому африканские амулеты подходили не всем. С Регулусом чаще всего выходило наоборот: не он не выдерживал силы амулета, а сам амулет отторгал его.

— Допей, — сказала Наинга, и он молча повиновался. По вкусу напиток был похож на очень крепкий кофе, но едва Регулус осушил последний глоток, как тут же ощутил тяжесть век и перестал видеть Наингу — только игру света от огня.

— Боль открывает истинную красоту души, — прозвучало внутри головы, и голос утянул его вниз, в глубину зыбучих песков, он был не в силах пошевелить ни одной мышцей и не мог понять, продолжает ли дышать.

— Ты должен принять её, и только тогда ты освободишься.

А потом Регулуса обожгло, будто раскалённые прутья вонзились ему в ладони. И он провалился в пустоту.

Проснулся Регулус в комнате отеля, которую снял по прибытии в город. Он не знал, сколько проспал, наверняка не меньше суток, за окном было усыпанное звёздами небо. Воспоминание вязло в мыслях и походило на странный сон. Каждый раз Регулус думал, что в следующий уже не проснётся.

Он поднялся и огляделся в комнате, обстановка её была почти не тронута, всё, кроме смятой постели, пребывало в порядке: может, всё-таки сон? Но чуть погодя он почувствовал их в кармане брюк — несколько чёрных ракушек. Они всё ещё были тёплыми, и мгновенно Регулус ощутил боль на ладонях. На них остались круглые, ещё совсем свежие ожоги.

Он опустил ракушки обратно в карман и стал собираться. Страшно хотелось есть. Бродить по улице просто так было, пожалуй, небезопасно, белые люди здесь встречались редко и бросались в глаза, но сейчас случайные прохожие буквально отшатывались от Регулуса в сторону, сами не понимая почему. Он не знал, куда идти и просто шёл по узким, выложенным камнем улицам. Иногда нужно просто внимательно смотреть по сторонам, чтобы найти то, что ищешь.

В голове царили ясность и спокойствие, как это случалось, когда ему удавалось хорошо выспаться. Ночь немного сбавила жару, и от этого дышалось легче. Регулусу захотелось снять обувь и пройтись босиком.

Но остановился он не поэтому. Он остановился, потому что за его спиной кто-то был. Кто-то шёл за ним. Не просто шёл сзади, а шёл за ним. Ему не могло показаться. Только не в этот раз.

Улица почти не была освещена, только несколько жёлтых окон горели в домах. Регулус достал палочку и ещё раньше, чем успел обернуться, нанёс удар.

После учёбы в Риме Дэнни Делано вернулся домой в Голливуд, где провёл около месяца, а после упал в открытый люк и вывалился где-то в другом измерении. Примерно так выглядела Аркадия Бэй.

Пять лет назад Ларри Эллисон купил здесь особняк девятнадцатого века. Он стоял посреди города, занимал половину улицы и больше напоминал чёрную дыру, которая вела в ещё одно параллельное измерение. В Аркадии Бэй особняк Уайтхолл знали как дом с привидениями. Но чего об Уайтхолле не знали, так это то что:

привидения здесь в самом деле обитали;

а ещё в нём обитало по предварительным подсчётам три или четыре десятка миллиона долларов в виде произведений искусства разной степени древности.

Когда Дэнни спросил у Ларри Эллисона, почему он купил особняк здесь, Ларри раскурил трубку и ответил: а ты спроси у местного про Поллока, и он решит, что это фирма вьетнамских кроссовок.

— У вас есть Поллок?

Поллока в Уайтхолле не было. Впрочем, никто в точности не был в этом уверен.

Когда Дэнни задал следующий вопрос:
— Я могу приводить сюда людей?

Ларри ответил:
— Ты можешь даже оргии тут устраивать, но если пропадёт хотя бы ложка, отвечать будешь головой.

Дэнни посмеялся. Ларри потому и позвал его в Уайтхолл, что уже сбился со счёта, сколько вещей сюда натаскал. Кто-то должен был навести порядок в этой чёрной дыре. Дэнни, к слову, не был и против того, чтобы устраивать оргии.

Но с этим, конечно, была проблемка. И даже не в моральной стороне вопроса. Проблемка была в том, что во всём городе жило столько же людей, сколько на одной улице в Лос-Анджелесе. В общем, не очень уж большой был выбор.

И ладно бы дело было только в оргиях. Но Дэнни в первую очередь приехал для того, чтобы снимать кино. И тут планка стояла немного выше.

На первый взгляд в Аркадии Бэй можно было снимать ужасы. На второй, в общем-то, тоже, но это уже совсем другая история. Дэнни в любом случае собирался начать с поиска людей, чтобы потом не оказалось, что он настроил планов размером с Луну и остался с голой задницей. Он закинул пробное видео на канал: привет, если ты живешь в Орегоне, я могу сделать тебя звездой. Трэш, сказали в комментариях, в Орегоне, что, живут люди?

А потом ему посыпались сообщения. И тут Дэнни был согласен с комментаторами своего канала: не все, кто ему писали, были похожи на людей. Большую часть он просто блокировал, поскольку тонкая душевная организация не позволяла ему быть вежливым с теми, кто ужасающе бездарно интерпретирует Шекспира.

Впервые на свой страх и риск Дэнни решил пригласить постороннего в Уайтхолл, когда ему пришло адекватное сообщение. Парень, представившийся Максом, писал, что играет в местном театре. Так Дэнни узнал, что в городе есть театр. Возможно, всё было не так запущено, как думал Ларри Эллисон. Повинуясь интуитивному чувству, он ответил: Супер! Знаешь особняк Уайтхолл? Приходи завтра в три часа.

И вот назавтра в три часа Дэнни нарядился, навёл причёску и пошёл в холл. Он уже собирался спускаться по лестнице, когда услышал голос охранника из рации:

— Мы кого-то ждём? Тут парень на тачке. Максвелл Геллер.

На первом этаже у входа сидела Миранда. Она была старше Дэнни в два раза и примерно на столько же шире в плечах. Она взяла рацию, чтобы ответить, но Дэнни успел первее. Он свесился через перила.

— Это ко мне. Подожди, спроси: симпатичный?

Она спросила.
— Кажется, я видел его в порно.
— Фу, надеюсь, хотя бы в тройничке.
— Пусти его, — сказала Миранда, а потом посмотрела на Дэнни снизу вверх.

— Это что, голубой костюм?
— Да! Что скажешь?
— Главное не выходи так в город.

Наверняка Ларри приплачивал им за эти шуточки.

Правда или действие?

Действие, действие, действие, конечно, ты всегда выбираешь действие, ты натура широкая, нервическая, внутри спазмы мыслей, чувств, раскалённое сердце, снаружи шутки, подъёбы, пиво с горла, незаконное оружие в рюкзаке, синяки под свитером, никаких близостей, никаких личных фраз, ад — это другие.

Может, всё это, чтобы мы с тобой встретились, вижу тебя впервые и схлопываюсь в сингулярность, а ты не замечаешь, злишься, что я не могу связать двух слов и кто вообще выходит из дома в розовом пиджаке, это какая-то психическая патология? Поводы для встреч совершенно дурацкие, колечки, улыбочки, глупые слова, какого хрена тебе надо, Джинни, чо за подкаты, да нет, ничего, мы же тут не пидоры какие-то, это я просто (только назови меня ещё раз так, и всё закончится, я умру тут на месте к чёртовой матери). А знаешь, я устрою вечеринку сегодня, у меня есть с собой шампанское (выпью бутылку и тебя поцелую), а потом закроемся и будем читать стихи. Какая вечеринка, какие стихи, мы все тут сдохнем — в этом и смысл, ведь правда, мы всё равно сдохнем, ты только приходи-приходи-приходи.

Я без тебя как-нибудь смогу, буду ходить по обочинам, падать с мостов и окон, говорить с незнакомцами на вокзалах, стрелять сигареты ночью в метро, умываться кровью, я без тебя не знаю зачем, а ты? А если успеешь, если подойдёшь сзади, если за поясом будет оружие, если, если, если... спасёшь? Нет, подожди, послушай, а если... убьёшь ради меня?

Джин помнит, как это началось два года назад. Они стояли на заднем дворе школы, у стены, где росли каштаны, создавая приятную тень. Тейт подошёл ближе, чтобы не спалиться, если кто-нибудь внезапно появится, от него пахло чем-то сладким, может быть, фруктовой жвачкой, и он достал из кармана сигарету, одну на двоих. Тогда они курили первый раз, но Джин запомнил не вкус табака, не слабость, которая приятно вскружила ему голову, а то, как Тейт зажимал сигарету губами, оставляя на ней слюну, затягивался и выдыхал дым, чуть прикрыв глаза. И ещё — как можно было взять сигарету у него из пальцев, будто случайно их коснувшись, а потом опосредованно обменяться слюной. С тех пор Джину очень мешала жить одна болезненная мысль, поселившаяся где-то внизу живота: а что если представить губы Тейта, сомкнувшимися не вокруг сигареты, а вокруг члена? Ну так, хотя бы просто навскидку, ведь никто не запретит?

Тейт тогда встречался с девчонкой, как там её звали, ну конечно, что-то ангельское в лучших традициях блондинок, Лиззи или Мэри, и Джин напросился сходить с ними в кафешку, просто хотел посмотреть, как они будут целоваться, как Т е й т будет целоваться, как будет раскрывать губы, а может, даже использовать язык. Так, просто для информации. Ему даже не очень-то понравилось, подумаешь, поцелуи, всегда лучше участвовать, чем смотреть, но Джина никто не спросил, хочет ли он поучаствовать. Все почему-то стесняются предлагать другим поучаствовать в тройничке, а ведь в сущности в этом нет ничего особенного, не оргия в конце концов.

Сейчас, когда они с Тейтом снова курят, пусть уже не одну, а две сигареты, и не за школой, а у Зои на террасе, пока она поправляет свои дурацкие волосы — Джин снова задаётся этим вопросом, и он уже достаточно пьян, чтобы воображение нарисовало картину во всех пошлых оттенках радуги.

Жаль, что Тейт этого не видит. Жаль, что Джин не прихватил с собой шампанское, целую бутылку по возможности.

Он прокатывает по языку это сладкое «Джинни» и облизывает губы, улыбаясь. Подъёбы на грани флирта — его любимое развлечение, но он ни за что не признается, что вспоминает их перед сном, нет-нет-нет.

— Прости, детка, но у меня нет папика, у которого можно стащить новую рубашку, — говорил Джин, прижимаясь поясницей к перилам.

— Чтобы затмить именинницу, пришлось бы отрастить сиськи четвёртого размера, не уверен, что мне пойдёт. А ты что не заметил? У неё прям вот здесь написано. На самой мясистой части. «Трахни меня, Тейт. Трахни меня или я умру».

Он говорит это с пошлым придыханием, так что войди сюда сейчас кто-нибудь, и у него возникнут вопросы. Но нет, Джин никогда не стал бы — только шёпотом, только на ушко, сбивчиво дыша. Впрочем, это не мешает ему сейчас почувствовать, как внутри становится горячо.

— Или ты, что, смотрел ей в глаза? Как неуважительно.

Джин почти не разочарован. Во всяком случае, пока здесь есть шампанское. Он надеется, что Зои хотя бы уведёт Тейта в комнату подальше, и они не будут громко стонать.