Ненавязчиво выглядывающий из-под манжеты Ролекс, запах парфюма, большой жадный рот, красивые руки, кольца, браслеты, тактильность, спонтанные поцелуи, танцевать под Мадонну, бесстыдство, текила, послушай, детка, трипы, саспенс, томный голос, открытая шея, запястья, латте и круассан, лакшери-хуякшери, попса, не готовиться, но сдать любой зачёт, гитара, селфи, океан, ар-нуво, говорить на испанском, итальянском, французском, друзья, секс в машине, в туалетной кабинке, в отцовском кабинете, оглушающий шум.

У Тристана семья по всей Европе, и его пинают, будто мяч, просто потому что он уже надоел: к тётушке в Валенсию, тётушке тётушки в Милан, к кузине в Цюрих и дальше — в Париж, Вену, пока в конце концов после скандала у матери в Мадриде (в котором неким образом оказываются замешаны обнажённые фотографии внука университетского декана) он не оказывается в Амстердаме у отца, которого ненавидит за то, что бросил их с матерью ради какой-то шлюхи.
Теперь он живёт с отцом и шлюхой под одной крышей, отчитывается за траты по кредитке и под прессом тысячи угроз отлучить его от наследства и гламурной жизни исправно ходит на занятия. Что, впрочем, не мешает ему сливать деньги на клубы, блестящие пиджаки и посылать отцовскую шлюху на пяти языках народов мира.
Тристан не любит холодный сырой Амстердам, он ребёнок жаркого юга и по привычке не застёгивает рубашку до конца, а галстук завязывает вместо платка, безбожно волнуя своей излучаемой, словно аромат духов, сексуальностью всех вокруг. Несомненно ему это нравится.
Когда Тристан впервые видит в аудитории Идена, он просто подходит и небрежным жестом смахивает с соседнего места какую-то девчонку. Улыбается и, скользнув по плечу Идена горячими пальцами, что-то говорит, но вопреки привычке плоть не тает маслом в его руках — Тристана будто бьёт током болезненное желание Идена отстраниться. Он, конечно, не знает, что перед ним автор его любимых книг, которые он переводил на испанский.

В общем, это максимально чувственный, максимально возбуждающий персонаж, но при этом не плоский, достаточно умный, добрый и бунтущий не по дурости.
По отношениям. Если кратко: #ust #sexual_tension #hurt/comfort #здоровые_отношения. Если некратко: это о том, как человек, который чувствует мир и людей через прикосновения, постепенно влюбляется в человека, который боится прикосновений, как огня; это о том, как долго и мучительно подпуская к себе кого-то, доверить ему свою боль, о которой молчал всю жизнь; это не о жалости, но о сочувствии и о поддержке.
По формальностям. Небольшие красивые посты два-три-пять раз в неделю. Я довольно общительный и добродушный, для связи предпочитаю телеграм или лс. Буду рад, если придёшь играть вдвоём в песочнице и не будешь никого с собой приводить.

Иден; насилие в детстве, сломанная душа, сжигать рисунки и рукописи, синяки на животе, пропустить обед, ужин, упасть в обморок, разбить ладони, вибрирующая энергия, а знаешь, что будет, если упасть в чёрную дыру, хрустальный голос, научная фантастика, путешествия по мёртвым планетам, стоять под дождём, молчание, выблевать утренний кофе, ехать куда-то на поезде, литературный псевдоним, знаешь, было бы забавно назваться Иден Мартин, скрипка, Боб Дилан, старое кантри, книги на полу стопками, галстук, неприязнь прикосновений, одиночество.

О некоторых вещах Иден просто забывал. Поесть, посмотреть прогноз погоды, прочитать сообщения на телефоне. Когда в шумной аудитории однокурсница подошла к нему и спросила…
— Ты ведь придёшь? — Иден несколько секунд вспоминал, как её зовут. Он с трудом вырвал себя из пелены книги, которую только что читал, и несколько раз моргнул, пытаясь осознать вопрос.
— Ко мне на предрождественскую вечеринку.
Иден продолжал смотреть на неё заторможено. У неё были красные губы и большие детские глаза — на взгляд Идена противоречивое сочетание.
— Ты разве не читал? Я рассылала всем сообщение, — говорила она своим красным ртом.
— Извини, Зои, — наконец подал голос Иден. — Я не читал.
— Значит, я приглашаю тебя лично.
— Я не очень люблю вечеринки, если честно.
Улыбка у Идена всегда выходила какой-то тревожной. Он не умел объяснять, почему ему становилось плохо в любых помещениях, где его личное пространство сужалось. Даже Зои сейчас стояла слишком близко, хотя от Идена её отделяла парта, за которой он сидел.
— Обязательно приходи, — сказала Зои. Она не спрашивала. Первый признак людей с красной аурой и красными губами — они не спрашивают. Это не сулило ничего хорошего. Иден мог бы подумать, что Зои влюблена в него, но больше было похоже на то, что она хочет напоить его и выставить всем на посмешище. На вечеринке всегда должен быть такой человек.
— Я приду, — ответил он и опустил взгляд к книге. Увидел только, как её красные ногти скользнули по краю стола.
Примерно так всё и вышло. Только вместо Зои был большой темнокожий парень с бесконечным множеством белых зубов, а вместо выпивки — печенье с марихуаной на голодный желудок. Парня звали Питер или Пьер, он был откуда-то из французской провинции, он говорил и говорил, не переставая улыбаться, и казалось, что во рту у него может поместиться  кафедральный собор.
В доме было много места и много цветных фонариков, а ещё в нём было много цветных людей, и всё переливалось множеством оттенков, будто картинки в калейдоскопе. Идену потребовалось некоторое время, чтобы сфокусировать взгляд и понять, что все, кроме него, одеты в красное. Возможно, в сообщении было что-то про дресс-код, но он не прочитал дальше адреса. Иден, по правде, плохо переносил красный, он при всём желании не смог бы найти у себя красных вещей. На нём был белый свитер под горло, и он выглядел как невинный агнец, попавший в ад. Впрочем, Иден был уверен, что перестанет выделяться в ближайшие полчаса, когда у него пойдёт кровь из носа.
— Как будто Хэллоуин под Синатру, — сказал он, и Питер или Пьер рассмеялся, раскрыв свой большой рот. Возможно, Синатра пел только у Идена в голове.
— Ты так и не прочитал сообщение.
Зои подошла к нему сзади, и Иден нервно обернулся. Комната всколыхнулась, и узор колейдоскопа сменился.
— Зои.
На ней было короткое красное платье в стиле Санты, и либо дело было в освещении, либо — в чёрной подводке, но её глаза уже не казались детскими.
— Знаешь, я придумал новую историю. Фантастический психологический триллер, — заговорил Иден. — Звездолёт терпит крушение на красной планете, и выжившие члены экипажа находят там человеческую цивилизацию, и у всех этих людей красные глаза и красные волосы, и они носят красную одежду, и вообще всё на этой планете красное: деревья, птицы, животные, дома, небо, солнце… всё. И сначала звездолётчики начинают болеть, потом видят страшные красные сны, галлюцинации наяву и постепенно сходят с ума.
— Иден.
— Ты знаешь, что если просидеть несколько часов в красной комнате, у тебя начнут болеть глаза?
— Иден.
— А представляешь, что будет, если это экранизируют? Люди будут падать в обмороки прямо в кинотеатре, они будут уходить с головной болью и беспричинным страхом, это назовут красной болезнью, и «Красную планету» запретят к показу, но будет уже поздно.
— Пьёр, какого чёрта, он же только пришёл!
— Космическую печеньку? — спросил висящий в воздухе рот Пьера, и тарелка с печеньем пролетела мимо Идена. Он хотел взять ещё одно, но оно выскользнуло из рук. По правде, Иден ужасно хотел есть. Он не помнил, когда делал это последний раз.
— Где здесь кухня? — спросил он.
— Идём со мной.
Зои схватила его за руку, и, отшатнувшись, Иден увяз в цветных пятнах людей, снов перестав различать лица, будто плыл по воде, усыпанной масляными каплями. Он искал выход из комнаты и уже почти смог до него добраться, но на самом пороге потерпел крушение, на полном ходу вписавшись в кого-то.
Картинка калейдоскопа снова пересобралась. Тут-то кровь из носа и пошла.